Слишком его творчество не попадает вообще никуда. Стихи, пьесы все кажется странным, особенным и невероятно многослойным в завораживающей простате. При том, что предельно просто, часто нарочито и от этого противно. Это как я бы обнаглел и взялся писать о сборниках Бродского Иосифа Александровича. Но тем не менее проект есть проект и как часть моей «души» он должен содержать и Даниила Ивановича Ювачева. Что-то меня постоянно и много лет толкает к нему. Возможно, и мои личные убогие поэтические опыта вдохновлены этим человеком. Странным клоуном в самом большом и важном смысле этого даже не слова, но понятия. Ведь я тоже клоун. Не про профессии, как например, Жако ван Дормель- блестящий режиссер буфонады и печали. Но просто по взгляду на жизнь.
О творчестве Хармса на проекте написано не мало это сборник «О явлениях и существованиях». Можно отметить трогательную книгу о семье Ювачевых его внучатой племянницы Марии Махортовой «В поисках Хармса». Можно вспомнить и фильм Болотникова «Хармс». При этом чем дольше я изучаю жизнь Хармса и его творчество тем загадочнее для меня все что с ним связано. Сборник «Я гений пламенных речей…» содержит кроме стихов еще его пьесу «Елизавета Бем», которая так меня заворожила, неизвестно чем правда, что я читаю ее уже лет 10 чаще чем хотелось бы. Рисую про себя декорации, костюмы- мимику. Вообще это драматическое произведение еще ждет своего часа и час это придет.
Есть в сборнике и собрание документов, которые регулировали или скорее описывали деятельность движения ОБЭРЕУ. Могу сказать, что это весьма занимательные документы. То, что эта деятельность закончилась в 1931 году ссылкой в Курск не удивительно, удивительно то, что потом это все возродилось в виде собрания «чинарей». Что удивительно? То, что совершенно очевидно люди, приговоренные современным им обществом к ликвидации, продолжали жить своей жизнью. Странный и невероятно тонкий поэт Введенский делил свою бывшую жену с товарищами и в общем все они были как-то увлечены жизнью и не чувствовали своей обреченности. Например обреченностью наполнены стихи того же Бориса Рыжего, а вот у них нет. Личное ли психическое нездоровье, характер эпохи, что тому причиной?
Говоря о стихах, часто завораживающих своей прелестью, причем не просто образной прелестью, глубиной образов или объемностью этих образов, а вот именно красотой. Красота вообще странное явление и описанию она не подлежит. Например, мне отвратительна красота прерафаэлитов и завораживает уродство московского авангарда. В стихах все сильно проще и сложнее одновременно. Увидеть можно только изображение и все, художник нем и беспомощен. В поэзии можно не только увидеть строчки и их движение на странице, можно еще услышать музыку звуков речи и уловить смысл. Причем отдельные смыслы есть и у звуков, и у интеллектуальных конструкций смыслов, которые эти звуки создают. Сочетание же этого непостижимо. Эта непостижимость давалась Хармсу. Давалась так, как не давалась никому. Даже Бродский эту непостижимость формировал скорее грамматикой и то после того, как выучил английский или начал его понимать со словарем в период перевода Джона Донна. Хармс сделал это все сразу и полностью. Безумие. Безумие пугающей глубины ему было отчего-то доступно.
ОБЭУРЕУ стремилось к тому, чтобы очистить слово от смысла. Голые слова были из идеала. Что этот такое я понял только после того, как стал общаться с отцом, пережившим инсульт. Инсульт сделал его невосприимчивым к несуществующему и придуманному. Он не смотрел фильмы и ругался на них, если находил, что они придуманные и фантазии. Но фильмы часто не настоящие и фальшивые «типа про войну глазами советского человека» казались ему честными. Это было желание вернуться к знакомому? Так и наш Хармс придумывал себе знакомое и и настоящее и потом к нему возвращался, возвращался сдирая с этого настоящего каждый раз что-то. От этого настоящее становилось все более голым и все более настоящим. Но боли.
Не читайте стихов Хармса, вы можете вдруг оказаться внутри. Это, как звон в голове, когда сильно падает давление. Ощущение физическое, как от бас-гитары или низких частот и усиливается оно, когда звуки обретают гармонию. Мартину в этом смысле, как Монтеверди возможно слишком активно получали личное удовольствие эксплуатируя инструменты и голос певцов, Хармсу было проще, он мог просто писать для тогоже.
